Из письма М. Н. Волковой в ЦК КПСС

о событиях, предшествовавших убийству С. М. Кирова

 

30 мая 1956 г.

 

ЦК КПСС         .

 

Я, Волкова М. Н., даю объяснение ЦК КПСС[1], что в 1934 году 24 июля у своей землячки Морозовой Марии Васильевны <...> случай­но попала на собрание бывших зеленоармейцев[2]. На этом собрании я не участвовала, а сидела в стороне, за ширмой (комната была перегоро­жена ширмой) с книгой Пушкина, прислушиваясь к разговорам пиру­ющих и спорящих за столом неизвестных мне людей. Там я лично ни­чего не поняла, потому что говорили загадочно, но поняла, что речь шла о предстоящей революции и восстании. В 2 часа ночи я уходила домой, моя землячка меня провожала до лестницы, у которой я спросила, что это за люди. Она мне ответила, что это земляки и назвала многих по фамилии. Я в то время состояла негласным сотрудником в райотделе ОГПУ Смольнинского района...

25 июля 1934 г. я поехала в райотдел к начальнику Малинину, но вместо Малинина был Соколов (за это время, пока я не была, произо­шла перемена начальства). Меня мой новый начальник принял, выслу­шал, дал мне задание познакомиться ближе с этими людьми, но ни в какие дела не вмешиваться. Там я познакомилась с гражданином по фамилии Дубинский-Николаев и он же Садиков. По одной фамилии он был Семен Леонидович, а по второй фамилии Леонид Васильевич. С этим человеком я встречалась часто, по просьбе и заданию Соколова я с ним гуляла, от него мне было известно, что в Ленинграде сущест­вуют контрреволюционные группы, возглавляемая Котолыновым, вто­рая Шацким[3]. Николаев меня не раз брал с собой к своим друзьям... к Котолынову и... к Звездочкину[4]. Два раза мы с ним ходили... в немец­кое консульство получать деньги. Один раз получили 10 000 руб., вто­рой раз 15 000 руб. Помню случай, когда мы пришли с ним..., там были люди и обсуждали какой-то важный вопрос. Позднее мне Николаев рассказал, что в Ленинграде будет убит Киров, а в Москве Молотов и Ворошилов. Это будет одновременно в один день и один час, чтобы сбить всех с толку. В Ленинграде предстоит Шацкому и ему, а в Моск­ве Смирнову (этого Смирнова я видела, чуть выше среднего роста, с черной бородой).

Я по просьбе Николаева отвозила два письма — одно ст. Вырица к Звездр.[5], второе ст. Подборовье к Маслакову. Эти письма моим началь­ником Соколовым были скопированы, после чего я их отвезла по на­значению. Из Вырицы я привезла письмо работнику Смольного — зам. зав. орготделом Мясникову и письмо и 5000 руб. работнику Смольного Коршунову... Начальник Соколов эти письма также скопировал, а по­том я их вручила по назначению. От Николаева мне было известно не­сколько человек работников Смольного: зав. орготделом Ленсовета Зельцер, его заместитель Мясников, директор авторемонтного завода «АТУЛ» Сосицкий, начальник Ленжилуправления Левин, его бывший заместитель по ЛСПО Лискович (ныне работающий там же), начальник транспортного отдела Власов, Смирнов из Москвы, Ратайчак из Мос­квы, посол в Англии на букву У., фамилии точно не помню, что она мудреная. Эта группа Котолынова и еще группа Державина диверсион­ная: Леванов, Смирнов, Голубев, Белоусов, Шувалов, Петухов[6].

В сентябре месяце 1934 г. меня вызвали в главное управление ОГПУ по Ленинградской области... Сотрудник Дрябин задал мне ряд вопро­сов, которых я не знаю, потом отвел меня к Бальцевичу, начальнику первого отдела особого отдела. Там был следователь Петров. Сначала спросили меня, что знаю ли я, что в Ленинграде существует контррево­люционная группа и предстоит убийство Кирова. Я ответила, что да, но только не знаю день и час. Тогда Бальцевич сел рядом со мной, мне сказал: «Слушай, Волкова, откажись от всего. Скажи, что контррево­люционная группа не существует и убийства не предстоит, тогда тебе все будет, а если не хочешь идти с нами рука об руку, то вплоть до рас­стрела». Я Бальцевичу ответила, что стрелять вы можете, но я от своих слов не откажусь. Тогда Бальцевич сказал: «Сажай ее, Петров, что ты с ней разговариваешь». И меня посадили в одиночную камеру 36. Там я просидела 5 дней, потом меня вызвал Петров, попросил писать под ' его диктовку. Под его диктовку я писать отказалась, он мне сказал, что я сижу по служебной записке, а если буду как бык упорствовать, тогда меня переведут на 1 категорию. После этого меня увели вниз, сажали несколько раз в парилку и применяли пытки — каленые иглы под ногти. Потом через несколько дней отпустили, взяв с меня подписку о невыезде из Ленинграда. После того, как я вышла из Дома предвари­тельного заключения, я пошла на пленум райсовета, ибо я была член Совета. После пленума явилась домой. Дома меня ждал Николаев и мы с ним поехали в Лигово в особняк некоего члена ЦК партии Шадручина (так я его знала). Дорогой в машине меня Николаев спросил: что скажи правду, ты на нас заявляла в ОГПУ, его об этом предупредил Запоро­жец. Я засмеялась, обозвала его сумасшедшим, но он мне сказал, что если это правда, то первая пуля из его нагана будет моя, я сказала — принимаю. Наш разговор на этом закончился. Когда мы приехали в Лигово, то там было несколько человек из Москвы, которых мне Ни­колаев назвал по фамилии: Зиновьев, Каменев, Евдокимов. Там выгру­жена была подводная лодка с ящиками (груз был доставлен из Герма­нии), ящики прятали в подвал под особняком: в комнате под ковром был люк и туда все опускали. Я оттуда, т. е. из одного ящика, взяла один предмет как вещественное доказательство, привезла своему начальнику Соколову (это оказалась граната). Также Соколову рассказала о пытках и заключении. Мы с Соколовым поехали к начальнику отдела СПО Го­рину-Лундину и вместе с Гориным-Лундиным поехали на квартиру Ки­рова... Мы с Соколовым посидели в приемной, а Горин-Лундин ходил к Кирову, оттуда вышел и нам сказал, что все в порядке, он доложил и -мы поехали обратно. Вечером я и из нашего райотдела Семенюк, кото­рого я Николаеву рекомендовала своим братом, были в гостинице «Астория», кто там был я не знаю, что этим занимался Семенюк, ибо он знал иностранный язык. Позднее я от Николаева узнала, что он узнал, что в группе Шацкого выпал жребий на самого Шацкого, который дол­жен убить Кирова, и Шацкий изучает маршрут Кирова, а я, говорит, решил убить Кирова у его дома. Когда Киров садился в машину, я встал на подножку машины под видом что-то спросить, хотел выстрелить, но меня с машины снял комендант, который охранял Кирова, и тут же сказал: «Вот дураки, в кармане было задание, в рукаве наган, показал партбилет и тот не свой и меня отпустили, а теперь я, — говорит, — его буду караулить в Смольном, чтобы опередить Шацкого». Я обо всем написала письмо на имя Кирова, выписала ему все, как меня ОГПУ сажали, как делали пытки и просили от всего отказаться, что контрре­волюционная группа не существует, убийства не предстоит. Написала, как в Лигове спрятано оружие, и как Николаев хотел его у дома при­стрелить в машине, как его сняли с подножки автомобиля, отправили в ОГПУ и там отпустил Запорожец, и как он теперь будет караулить Кирова в Смольном. Написала, что в один день и час должен Смирнов, работник Совнаркома, убить Молотова и Ворошилова и 28 октября 1934 г. в 10 утра в Главном почтамте заказным письмом отправила два аналогичных письма: одно Кирову на квартиру, другое в Москву в ЦК ВКП(б). В 12 часов дня 28 октября 1934 г. меня взяли в большой дом, [сначала] секретарь Запорожца Белоусенко, оттуда переправили к Пет­рову. Там со мной беседовали и просили отказаться от всего начальник особого отдела Янишевский, начальник оперативного отдела Мосевич, опер, секретарь Запорожца Белоусенко, Бальцевич и наш начальник СПО Горин-Лундин. Там же мне делали очную ставку с работниками Смольного Коршуновым (которому я привозила 5000 руб. денег). На очной ставке говорить не дали, что там написали, я не знаю, от подписи я отказалась, за меня подписал очную ставку другой (который и сейчас работает на 5-м этаже в большом доме, фамилии его я не знаю, знаю в лицо). С 12-ти [часов] дня меня продержали до 11 часов вечера, потом поехали в Лигово к Шадругину, где спрятаны ящики с оружием. Вместо Лигово меня свезли и спрятали в сумасшедший дом на Пряжеку[7]. Там я пробыла с 28 октября 1934 г. по 2 декабря 1934 г., мне там не давали есть дней 17, доведена была до состояния ужасного. 26 ноября 1934 г. я оттуда написала письмо секретарю Леноблисполкома Ильину, ему опи­сала все, просила доложить Кирову, письмо мне отсылала медсестра Мурашкина Анна Георгиевна. 2 декабря 1934 г. меня из этого ужасного помещения взяли в Смольный руководители партии и правительства. За мной приезжали личный секретарь Струпе Ильин (которому я писа­ла письмо), Черток и еще один работник из Москвы. Меня привезли в Смольный, я была живым скелетом. Со мной с 10 часов утра до 8 часов вечера беседовали, руководители партии и правительства Сталин, Мо­лотов, Ворошилов, Жданов, там же присутствовали Чудов, Кадатский[8], Ягода, Агранов, Поскребышев, Ильин и два врага Казаков и Плетнев. Я помню, мне дали два бутерброда с ветчиной, я на них набросилась, ибо я сильно хотела есть. Ильин сказал, что, товарищ, Вы ее не обкор­мите; тогда у меня Поскребышев спросил, что Вы давно кушали? Когда я сказала, что дней 17 тому назад, от меня их отобрали, я не помню, как плакала, а помню как слезы по щекам текли. Потом мне предъявили фото Николаева, спросили, знаю ли я его, я ответила, что да, меня спро­сили, как его фамилия, я назвала его все три фамилии, под какими я его знала, рассказала все, что знала. Сказала о письме, которое я посы­лала предупредительное на имя Кирова, меня товарищи Ворошилов и Сталин спросили, помню ли я, когда его опускала, я сказала, что 28 ок­тября 1934 г. в Главном почтамте в 10 часов утра заказным письмом, копию письма дала своему начальнику Соколову. Соколов мне сказал, что напрасно ты это сделала, особый отдел до Кирова не допустит. Из Смольного правительство послало человека на Главный почтамт. Когда человек возвратится, то сказал, что в книге записей заказного отправления письмо найдено, получено начальником особого отдела Янишевским. Когда позвали в кабинет Янишевского и спросили его, получал он или нет письмо на имя Кирова, которое посылала я, Янишевский ответил, что да. Тов. Ворошилов спросил, куда он его девал, тот ответил, что передал Бальцевичу. Бальцевич ответил, что он письмо получил, но его порвал. Когда тов. Ворошилов спросил, что почему ты это сделал, он ответил, что там не дело было написано. Когда ввели следователя Петрова, то он, увидев меня, сначала растерялся; ему тов. Ворошилов показал на меня — знает ли он меня, он ответил, что да. «Она, — гово­рит, — скатилась до такой низости, что стала доставать взрывчатые ве­щества». Тов. Ворошилов спросил Петрова, что почему они меня не посадили, поскольку я виновата. Петров ответил, что сажать у них не было основания. Тов. Ворошилов Петрову сказал, сажать у Вас не было основания, а в сумасшедший дом отправлять здорового человека у Вас было основание, что Вы с ней сделали, дай бог нам такую память, как у этой сумасшедшей, несмотря на то, что месяц и 5 дней она пробыла в таких условиях, она не забыла ни одного адреса и ни одной фамилии. Вечером я была направлена в больницу им. Свердлова и сдана руково­дителями партии и правительства под личную ответственность главвра­ча и директора больницы. 4 декабря 1934 г. ко мне в больницу при­ходили члены комиссии по расследованию об убийстве С. М. Кирова, приносили мне много фото, просили, кого я знаю отложить, я отложила несколько человек, в том числе Мясникова и еще одного. Комиссия друг другу сказали, как будто они в почетном карауле стоят и один из них комендант Таврического дворца выписывает пропуска к гробу тов. Кирова. В больнице я пролежала по 23 февраля 1935 г., потом была на Сестрорецком курорте и позднее в Кисловодске. В июле 1935 г. мне по постановлению партии и правительства дали квартиру и кое-что из ве­щей. В 1935 г. мне Ильин ответил, что он мое письмо Кирову не передал только потому (которое я писала из психиатрической больницы), что он с моим письмом пошел к Медведю. Медведь с ним не стал разгова­ривать, требовал отдать письмо ему: «Но я, — говорит, — письмо не от­дал, пришел в Смольный, стал писать в Москву, написал на 8 страни­цах, перевернул на 9-ю, раздался выстрел, мы побежали на 3-й этаж. Киров лежал вниз лицом, а убийца вверх лицом. Пограничник, кото­рый охранял Кирова, застрелился». Я Ильина спросила: «Кого он, убийца, выдал». Он мне ответил, что никого, так как он отравился. Иль­ин мне сказал, что если бы ОГПУ знали, что ты еще жива, тебе было бы то же, что коменданту, который в октябре снял убийцу с подножки ма­шины Кирова, и рассказал, что, когда работники ОГПУ везли его 2 де­кабря 1934 г. на допрос в Смольный, по выезде с Тверской ул. к Смоль­ному сделали столкновение машин и убили его. «А за тобой, — гово­рит, — мы ездили два раза. Я твое письмо передал Чудову, Чудов — членам правительства. Тогда мне, — говорит, — из охраны правитель­ства дали двух людей и послали за тобой. Мы приехали в первый раз, нам сказали, что у них такой нет и не было». Я не была занесена ни в какие списки. Тогда они вернулись обратно и доложили, что письмо ее с точным адресом, но там отвечают, что такой нет, тогда вызвали Мед­ведя, спросили, куда они девали меня. Медведь сказал, что после того, как они перехватили мое письмо предупредительное на имя Кирова, они меня решили отправить в сумасшедший дом. Поставили условия — она там не выживет и с нас ответственность спадает, что раз она послала предупредительное письмо Кирову, мы ничем не гарантированы, что она и еще куда послала и, если мы ее расстреляем, с нас ее спросят, после этого Медведь написал мое освобождение, но был не уверен, что я жива.

 

Волкова

 

[P.S.]. В 1951 г. встретил меня Косенко, который меня откуда-то зна­ет, спросил, как я сохранилась, что я была знакома с Николаевым.

Косенко мне сказал, что не скромничайте, я Вас знаю. Я его спроси­ла, как произошло убийство С. М. Кирова. Он мне объяснил, что в день убийства, т. е. 1 декабря 1934 г. в 10 часов утра, нас всех вызвал в Смоль­ный зам. зав. Орготделом Мясников и рассказал, что, если бы Николаев по каким-либо причинам не убил Кирова в его кабинете, то его Мясни­ков убил бы на 2-м этаже, а если бы Мясников не убил на 2 этаже, то Сосицкий на 1 -м этаже или Левин при выходе. Охрана МВД была умыш­ленно поставлена в другой подъезд, где Киров не ходил. Косенко прожи­вает пр. Сталина, работает в настоящее время где, не знаю.

 

Волкова

 

Работал зам. директора АТУЛ, где директором был Сосицкий.

 

Имеется резолюция: «Тов. Серову И. А. Согласно Договоренности. А. Аристов. 30 мая 1956 г.».

ЦХСД. Ф. 5. Оп. 30. Д. 141. Л. 29—33. Машинописная копия.

 

Из записки КГБ при СМ СССР в ЦК КПСС о проверке письма М. Н. Волковой

 

18 июля 1956 г.

Совершенно секретно

Секретарю ЦК КПСС товарищу Аристову А.Б.

 

Представляю при этом справку о результатах проверки заявления гр. Волковой, поданного ею в ЦК КПСС в мае 1956 года.

В результате беседы с гр. Волковой, а также рассмотрения материа­лов проверок, имеющихся в КГБ по ранее поданным ею заявлениям, установлено, что показания, которые она давала в 1934 году, никакого отношения к убийству С. М. Кирова не имели.

Гр. Волкова за последние годы написала большое количество заявле­ний в органы госбезопасности, в которых обвиняла ряд честных советских граждан в антисоветских преступлениях. Часть из этих граждан была арес­тована, а затем освобождена из-за отсутствия состава преступления.

Уличенная во лжи, гр. Волкова призналась, что настоящего убийцу С. М. Кирова — Николаева, а также Котолынова она ранее никогда не знала, а эти фамилии и.их фотографии ей были показаны Ежовым и другими работниками НКВД СССР.

После беседы в Комитете гр. Волкова написала новое заявление, в котором отказывается от своих показаний и обвиняет товарищей, ко­торые беседовали с ней, в том, что они заставили ее насильно подписать эти показания.

В этом заявлении она также сообщает о какой-то новой существую­щей террористической организации (письмо прилагается).

В связи с тем, что неоднократные проверки показали, что гр. Вол­кова, как правило, пишет клевету, Комитет госбезопасности полагает в дальнейшем никаких проверок заявлений гр. Волковой не проводить.

 

Приложение: на 17 листах.

 

Председатель Комитета государственной безопасности

при Совете Министров СССР  И. Серов

 

С запиской ознакомились и расписались секретари ЦК КПСС: А.Аристов, П.Поспелов, Е.А. Фурцева, Н.Беляев, Л.И.Брежнев, А. И. Микоян.

 

 

Приложение 1.

 

Совершенно секретно

 

Председателю Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР генералу армии товарищу Серову И. А.

 

В мае 1956 года в ЦК КПСС обратилась с заявлением гр-ка Волкова М. Н. В своем заявлении Волкова указывала, что она в 1934 году, проживая в гор. Ленинграде, познакомилась с неким Николаевым, он же Садиков, он же Дубинский, который якобы собирался на ней жениться. Как утверждает Волкова, ей стало известно о том, что Николаев является участником контрреволюционной организации, гото­вившей убийство тт. Кирова, Ворошилова и Молотова.

Желая предотвратить подготавливаемое преступление, как пишет Волкова, она информировала об этом органы НКВД Ленинграда, однако сотрудники УНКВД Бальцевич, Петров и другие вместо того, чтобы предпринять необходимые меры по пресечению преступной деятельности Николаева и его сообщников, стали угро­жать самой Волковой и требовать от нее, чтобы она отказалась от своих сообще­ний. После того, как Волкова не пошла на эти уговоры, ее, по указанию работников УНКВД, водворили в психиатрическую больницу, из которой она была освобожде­на по прямому указанию тов. Сталина, уже после убийства С. М. Кирова.

Одновременно Волкова пишет, что в Ленинграде и поныне проживают неко­торые лица, причастные к контрреволюционной организации, убившей С. М. Кирова.

В соответствии с Вашими указаниями, Волкова была вызвана в Москву и подробно допрошена по существу поданного ею заявления. Одновременно из архи­вов Комитета госбезопасности были подняты все материалы, касающиеся перепро­верки заявлений Волковой, ранее посланных ею в партийно-советские инстанции и органы государственной безопасности.

В результате проведенной проверки установлено:

Волкова М. Н., 1906 года рождения, русская, уроженка с. Ильинское, Владыченского района. Ярославской области, образование 5 классов, беспартийная, про­живает в гор. Ленинграде [...], работает паспортисткой...

Волкова с 1931 года являлась агентом органов госбезопасности в гор. Ленин­граде. Из материалов дела видно, что Волкова до 1936 года никогда не сообщала ничего о своем знакомстве с убийцей С. М. Кирова — Николаевым и его сооб­щниками Котолыновым, Смирновым и др. Поэтому она и не допрашивалась по делу Николаева и других. В 1934 году Волкова донесла в органы госбезопасности о существовании в Ленинграде и Ленинградской области контрреволюционной груп­пы, состоящей из ее земляков, бывших кулаков, которые якобы ведут антисоветс­кие разговоры и подготавливают покушение на жизнь С. М. Кирова. Предвари­тельной проверкой сообщения Волковой подтверждения не нашли.

В связи с тем, что Волкова вела себя странно и была уличена в явной лжи, работники УНКВД Ленинградской области поставили под сомнение ее психическую полноценность и в октябре 1934 года подвергли ее медицинскому освидетель­ствованию. Врач психиатор[9] дал заключение о том, что она психически больна, страдает «систематическим бредом преследования».

После этого Волкова была направлена в психиатрическую лечебницу.

После злодейского убийства С. М. Кирова прибывшая правительственная ко­миссия ознакомилась со всеми имеющимися в УНКВД оперативными материала­ми, носящими террористический характер. По указанию тов. Сталина Волкова была вызвана в Смольный, где с ней беседовали все члены правительственной комиссии.

После беседы, как утверждает Волкова, тов. Сталин дал указание оказать ей материальную помощь, улучшить квартирные условия и организовать ей лече­ние.

В связи с этими указаниями, Волкова была окружена особым вниманием со стороны советских организаций Ленинграда и органов НКВД. Ей была предостав­лена отдельная мебилированная квартира с удобствами и периодически выделялись значительные денежные пособия. Ежегодно она также получала бесплатные путев­ки на курорт. Только органами НКВД с 1935 года по 1940 год Волковой было выдано 11 бесплатных путевок в санатории, дома отдыха.

В то же время, по ранее сообщенным Волковой данным, органами НКВД было арестовано 26 человек по обвинению в проведении контрреволюционной антисоветской деятельности.

В процессе следствия было дополнительно арестовано еще 37 человек.

Одновременно за игнорирование сообщений Волковой и водворение ее в пси­хиатрическую лечебницу были арестованы и осуждены к различным срокам лише­ния свободы сотрудники УНКВД Ленинградской области Яньпыевский, Бальцевич, Петров, Мосевич, Белоусенко.

Произведенной в 1955 году УКГБ по Ленинградской области проверкой ус­тановлено, что лица, арестованные в 1934 году по доносам Волковой, на суде от всех ранее данных ими показаний отказались и виновными себя ни в чем не признали. Большинство из них были осуждены на сроки от 2 до 10 лет лишения свободы.

Начиная с 1935 года и по настоящее время Волкова непрестанно пишет боль­шое количество писем и заявлений, в том числе и анонимные в партийно-советские инстанции и органы государственной безопасности. В этих заявлениях она обвиняет советских граждан в тяжких антисоветских контрреволюционных пре­ступлениях.

С 1936 года она начала писать о том, что была лично знакома с убийцей С. М. Кирова — Николаевым и обвиняет в преступных связях с последним ряд своих знакомых.

В большинстве своих заявлений Волкова ссылается на личное знакомство с тов. Сталиным и другими руководителями партии и правительства. Это, очевидно, и приводило к тому, что органы госбезопасности придавали ее заявлениям особое значение, и лиц, обвиненных Волковой, как правило, арестовывали.

Сколько написала заявлений Волкова, точно установить не представляется возможным. Только в УМГБ по Ленинградской области с 1948 г. по 1955 г. от нее поступило около 90 заявлений, и в управлении в настоящее время имеется 11 томов материалов их проверки.

Волкова писала заявления на своих соседей по квартире, на знакомых, на дочь, на своего сожителя и всех их обвиняла в тяжких преступлениях...

В августе 1949 года Волкова написала письмо тов. Сталину, в котором сооб­щала о вражеской деятельности жителей Ленинграда Малышева И.А., Бурлаковой А.Д., Калинина, Морозова М.В., Гавзинской Е.А. и др.

По указанию тов. Сталина все лица, перечисленные в заявлении Волковой, были арестованы. Следствием, проведенным по их делу, было бесспорно установ­лено, что все они ни в чем не повинны и что Волкова их оклеветала.

Работники МГБ СССР, ведущие следствие по данному делу, неоднократно ставили вопрос перед Абакумовым о прекращении дела за отсутствием состава преступления, однако Абакумов освобождать их из-под стражи не разрешал. В результате клеветнических показаний Волковой все вышеуказанные граждане необоснованно просидели в тюрьме около 2-х лет, а один из них умер в тюрьме, и были они освобождены только после ареста самого Абакумова.

Органами НКВД тщательно проверялись и другие заявления Волковой, одна­ко, как правило, все они подтверждения не находили.

В связи с тем, что состояние психики Волковой не раз вызывало серьезное сомнение, 20 июня 1940 года Волкова была подвергнута амбулаторно-психиатрической экспертизе... В заключении этой комиссии указано: «...Волкова М. Н. об­наруживает параноидное развитие личности. Ввиду наличия элементов бредового высказывания невралгической микросимптоматики является необходимым обсле­дование нервно-психического состояния в стационарных условиях».

Рекомендация экспертной комиссии об обследовании Волковой в стационар­ных условиях выполнена не была. В 1952 году УМГБ по Ленинградской области вновь подняло вопрос о исследовании Волковой, но направление ее на экспертизу было запрещено Гоглидзе. В связи с этим окончательного заключения о психичес­ком состоянии Волковой до сих пор не имеется.

На допросах Волкова показала, что в последние годы, в связи с подачей ею заявлений, она неоднократно бывала на приемах у ответственных работников орга­нов госбезопасности Ежова, Берия, Абакумова, Сельвановского и др., что она дважды принималась бывшим секретарем Ленинградского обкома партии Андриановым, а в ночь с 29 на 30 августа 1949 года была принята в Кремле лично тов. Ста­линым И. В.

На допросе от 8 июня 1956 года, будучи уличена в том, что она в течение ряда лет клеветала на честных людей, Волкова признала, что с Котолыновым и Смирновым она никогда знакома не была, что эти фамилии были подсказаны ей Ежовым, который показал ей их фотографии и сказал, что она должна была их видеть на сборищах контрреволюционных организаций и предложил запомнить их. После этого, как показала Волкова, она и стала указывать в своих заявлениях о том, что встречалась с Котолыновым и Смирновым и знала о их контрреволюци­онной террористической деятельности. Одновременно Волкова показала, что у нее действительно был знакомый по фамилии Николаев, но является ли он убий­цей С. М. Кирова она не знает и утверждать этого не может.

Волкова показывает, что в 1935 году в НКВД СССР ей предъявили фотогра­фию человека и заявили о том, что этот человек является ее знакомым Николаевым, который убил С. М. Кирова. Как говорит Волкова, она вначале заявила, что предъяв­ленное на фотографии лицо ей не знакомо, но тогда работник НКВД ей ответил: «Как же так, вам эту фотографию показывал тов. Сталин, и вы в ней опознали Николаева, почему же вы теперь не узнаете ее?». И после этого, как показала Волкова, она подтвердила, что на предъявленной ей фотографии она опознала своего знакомого Николаева и с тех пор во всех случаях, когда показывали ей фотографию этого человека, опознавала в ней своего знакомого Николаева, чего утверждать в действительности сейчас не может.

Следует отметить, что давая словесный портрет убийцы С. М. Кирова Нико­лаева и сообщая его характеризующие данные, Волкова описывает его не так, как описывается он официальными документами, имеющимися в его следственном деле.

Докладывая изложенное, со своей стороны считаем установленным, что Вол­кова никогда никакого отношения к Николаеву — убийце С. М. Кирова и к дру­гом лицам, привлеченным к ответственности с ним, отношения не имела, но ис­пользовала создавшуюся ситуацию и в корыстных целях спекулировала ею, прово­кационно обвиняя значительное количество ни в чем не повинных советских граж­дан.

В связи с тем, что неоднократные проверки показали, что гражданка Волкова, как правило, пишет клевету, полагали бы в дальнейшем никаких проверок заявле­ний гражданки Волковой не проводить.

 

Полковник       Доброхотов

Полковник       Каллистов

 

ЦХСД. Ф. 5. Оп. 30. д. 141. Л. 35-49.

 

 

В прокуратуру СССР

Жалоба в порядке надзора.

 

Петров Георгий Алексеевич,

1904 г. р., русский, проживающий г. Львов.

 

...По обжалуемому приговору я был осужден к трем годам лишения свободы за:

а)         потерю классовой бдительности,

б)         преступно-халатное отношение к работе,

в)         незаконное водворение гражданки Волковой в Психиатрическую боль­ницу...-

Во второй половине 1934 г., уполномоченный 3 отделения особого отдела Управления НКВД по Ленинградской области (я в то время работал оперуполномо­ченным 2 отделения особого отдела) некий Григорий Ильич Драпкин передал мне письмо, написанное малограмотным почерком за подписью Волковой[10] которая сообщала, что в Ленинграде существует контрреволюционная организация под на­званием «Зеленая лампа» в количестве 700 человек.

Передавая указанное письмо Драпкин тогда мне с усмешкой сказал, что у этой гражданки «не все дома», что она ему также неоднократно писала о контрре­волюционных разговорах среди красноармейцев, с которыми она встречалась, и что все, что она писала, никогда не подтверждалось.

Кроме того, Драпкин тогда мне еще сказал, что Волкова писала также и в Управление Уголовного розыска по Ленинградской области и давала «липовые дела» и что там от нее еле избавились.

Официальным секретным сотрудником Волкова никогда не была и все это делала по собственной инициативе[11].

Работала Волкова где-то уборщицей, примерный возраст ее в то время был не больше 20—23 лет, по социальному происхождению — из крестьян, малограмот­ная и малоразвитая.

При разговоре с Волковой она производила впечатление психически ненор­мального человека.

Когда я начал интересоваться первым письмом Волковой о существовании в Ленинграде к/революционной организации и спросил ее откуда она узнала числен­ность этой организации, — она ничего конкретного ответить не смогла.

При последующих с ней встречах Волкова также давала неправдоподобные материалы, а именно: то она будучи в гостях у одного молодого путиловского рабочего на квартире обнаружила корзину с человеческим мясом, то у других своих знакомых обнаружила машинку для печатания червонцев, то ее втолкнули в легковую машину и увезли под Ленинград, в пригородное местечко Лигово, где ее заставляли мыть трупы, что она там в подвале обнаружила ящики со снарядами и в доказательство развернула носовой платок и вынула из него гильзу старого образ­ца, которую держит на письменном столе для карандашей.

Со слов Волковой, на квартире в Лигово проживал бьвший генерал Царской Армии Карлинский.

Все эти материалы должны находиться в агентурном деле Волковой. Ни один из материалов Волковой после тщательной оперативной проверки— под­твержден не был.

На одном из оперативных совещаний, на котором присутствовало все руко­водство Управления НКВД по Ленинградской области во главе с начальником Управления тов. Медведь, на котором стоял вопрос о работе сети, меня обвинили в том, что я от своей сети получаю легендарные «дела», в частности говорили о Волковой, которая по заключению совещания является социально-опасным эле­ментом, поскольку она клеветала и неправильно информировала в своих письмах органы.

На этом же совещании тов. Медведь предложил Санчасти Управления тов. Мамушину[12] вызвать профессора-психиатора, а также вызвать Волкову, чтобы ее освидетельствовать.

Вызванный профессор-психиатор предложил обследовать Волкову стационарно, о чем было вынесено специальное постановление на основании заключе­ния профессора-психиатора, после чего она была отправлена санчастью в психиа­трическую больницу на обследование. К отправке Волковой в психлечебницу я никакого отношения не имел.

Примерно через два месяца совершилось убийство С. М. Кирова.

Когда меня вызвали в Смольный к И. В. Сталину, где присутствовали кроме Ягоды товарищи Ворошилов, Молотов, Жданов и другие, а также все руководство Ленинградского НКВД, была вызвана также и Волкова.

И. В. Сталин и Ягода задали мне ряд вопросов по материалам Волковой. Я объяснил, что все материалы Волковой не соответствуют действительности, так как они были оперативно и тщательно проверены и ничего в них не подтвердилось.

Несмотря на то, что к охране правительства я никакого отношения не имел, после моего допроса в Смольном у И. В. Сталина я был арестован и привлечен к уголовной ответственности вместе с другими работниками Ленинградского Управ­ления НКВД...[13]

 

Подпись:          Петров

Дата 12 декабря 1956 г.

 

ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 18. Д. 663. Л. 1—4. Машинописная копия.

В документе опущены некоторые биографические сведения об авторе.

 

 

 

Из воспоминаний Д. А. Лазуркиной[14]

 

...Когда Кирова убили прибежал ко мне секретарь Струппе[15] — Иовлев[16] — член партии с 1913 года, стал плакать: «Я совершил преступление», — говорит. И рассказал вот что. Месяц тому назад к нему пришла женщина и требовала обяза­тельно встречи со Струппе. Он сказал: «Струппе нет. Он уехал в область». Она настаивает: «Мне срочно нужен Струппе». Он говорит: «Струппе нет. Приедет только через три дня». И тогда она сказала вот что: «...позавчера в воскресенье, наше НКВД было в Детском селе, там собрались руководящие работники НКВД... Они напились, и было слышно, что они говорили об убийстве Кирова, разговор был неточный, но все же слышно было, что они говорили об убийстве Кирова...» Когда Струппе вернулся, она и Иовлев пытались найти эту женщину, но оказалось, что она сумасшедшая и заключена работниками НКВД в психиатрическую больницу, я сказала: «Знаешь что, идем сейчас же, приехала комиссия по расследованию убий­ства Кирова. Приехал Ежов. Пойдем к нему». Пришли. Он выслушал, сказал: «Я должен пойти к Сталину». Он пошел к Сталину и рассказал об этой истории. Сталин распорядился немедленно послать за этой женщиной. Она находилась в сумасшедшем доме. Ее привезли к Сталину, и все мы видели, как ее вели, она шла под охраной к Сталину в кабинет.

 

Из воспоминаний младшей дочери М. Н. Волковой[17]

 

...У матери всегда был тяжелый характер, высокомерный, подозрительный. Она, конечно же, была начитанней своих односельчан. И память у нее была отлич­ная. Ей бы не в колхозе работать, а какую ни есть кожаную куртку, должность хоть небольшую, да начальника...

Она многократно рассказывала нам о своей встрече со Сталиным в декабре 1934 г. Все выглядело так, что Сталин сам приезжал за ней в больницу, куда ее поместили «враги народа». Вместе с ним она едет в машине и узнает, что Киров убит. Мать плачет, а Сталин успокаивает ее, протягивает ей свой носовой платок, чтобы она вытирала слезы.

У нас действительно длительные годы, как реликвия, хранился большой носо­вой платок с большой каймой, который принадлежал якобы Сталину. Потом, уже в 60-х годах, его разорвал на части один из материнских товарищей по былой службе в НКВД.

Мама продолжала свою осведомительскую деятельность и потом... Она устро­илась паспортисткой, но постоянно писала куда-то, звонила по телефону. И деньги какие-то получала там...

В 1956 году ее поставили на учет в психиатрический диспансер... Она и раньше, особенно до XX съезда, постоянно твердила, что ее должны убить... С подозрением относилась к соседям, писала на них доносы, часто меняла замки в квартире.

В последний год почти не покидала психиатрическую больницу на Пряжке. Часто просто была как безумная. Умирала очень мучительно. Кому-то грозила, кричала. Случилось это в 1971 году.

 


[1] Речь идет о комиссии, образованной Президиумом ЦК КПСС 31 декабря 1955 г. для изучения материалов о массовых репрессиях членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и других советских граждан в период 1935—1940 гг.

[2] «Зеленые» — обиходное название в годы гражданской войны прятавшихся в лесах лиц, которые уклонялись от службы в белой армии. «Бело-зеленые» (кулацкие банды и остатки разгромленных белых армий) ликвидированы Красной Армией после окончания гражданской войны.

[3] Шатский Николай Николаевич (Волкова ошибочно пишет Шацкий).

[4] Звездов Василий Иванович (Волкова ошибочно называет Звездочкин).

[5] Фамилия не дописана.

[6] Эти фамилии названы Волковой как фамилии участников организации «Зеленая лампа».

[7] Правильно — Пряжка. В 1934 г. Волкова в больнице «на Пряжке» не находилась. Она была здесь позднее. В 1934 г. она была помещена в отделение Обуховской больницы.

[8] Правильно Кодацкий Иван Федорович

[9] Так в тексте

[10] Здесь и далее выделено автором.

[11] Петров Г. А. ошибается. С 1931 г. М. Н. Волкова была платным секретным сотрудником НКВД. До этого – осведомитель Управления уголовного розыска по Ленинградской области.

[12] Мамушин Сергей Александрович — начальник санчасти Управления НКВД по Ленинградской области.

 

[13] В январе 1935 года 12 работников ле­нинградского Управления НКВД были осуж­дены за халатное отношение к работе по ст. 193 УК РСФСР на различные сроки за­ключения (от 2 до 10 лет). Среди них был и Г. А. Петров.

[14] Дора Абрамовна Лазуркина записала свои воспоминания на магнитофонную плен­ку в 1971 г., а также передала их в коллекцию личных дел ЦГАИПД. В 1934 г. Лазуркина была инструктором культпропотдела Ленин­градского горкома ВКП(б).

[15] Струппе П. И. — в 1934 г. председа­тель исполкома Леноблсовета.

[16] Лазуркина ошиблась. Секретарем Струппе работал П. И. Ильин (1893—1938). Ильин П. И. неоднократно подтверждал факт получения таких сведений от своей бывшей домработницы М. Н. Волковой. Он немед­ленно сообщил об этом в октябре 1934 г. в НКВД. «Ильин исполнил свой долг гражданина, когда ему стало известно, что готовится теракт против Кирова, он сообщил об этом в НКВД» (ЦГАИПД. Коллекция личных дел. №557061. Л. 9).

[17] Фамилия, адрес дочери не указаны. Записано ленинградским журналистом В. М. Бузиновым.